Интервьюер: Здравствуйте, Арман! Спасибо, что согласились пообщаться.

Арман: Здравствуйте.

Интервьюер: Расскажите, пожалуйста, как вы обычно проводите свое свободное время? Что вам нравится делать?

Арман: Я очень ценю природу, особенно островки зелени в нашем степном городе. Поэтому люблю гулять в Ботаническом саду, в парках. Раньше часто бывал в районе озер Малого Талдыколя, пока их не начали застраивать. Это было уникальное место, настоящая экосистема. Сейчас просто больно на это смотреть. А так, помимо прогулок, встречаюсь с единомышленниками, мы обсуждаем городские проблемы, пытаемся что-то делать.

Интервьюер: Вы упомянули, что пытаетесь что-то делать. Какие навыки вам в этом помогают?

Арман: Моя работа проектного менеджера в IT научила меня главному: любую большую проблему можно разбить на задачи и методично решать. Этот навык я использую и в общественной деятельности. Я умею организовывать людей, структурировать информацию, писать официальные запросы в акимат так, чтобы на них нельзя было ответить формальной отпиской. Умею находить экспертов-экологов и юристов, которые помогают нам выстраивать аргументацию.

Интервьюер: А что в современном подходе к развитию города вызывает у вас недоумение?

Арман: Я искренне не понимаю этого хищнического отношения к городу. Не понимаю, как можно смотреть на уникальную систему озер, где гнездятся птицы, и видеть в этом просто "перспективный участок под застройку". Не понимаю, как можно утверждать, что осушение и застройка Талдыколя — это "благоустройство", уничтожая при этом живую природу. Эта логика "закатать все в бетон и асфальт ради быстрой прибыли" кажется мне совершенно дикой и недальновидной.

Интервьюер: Есть ли у вас мечта, связанная с будущим города?

Арман: Да. Я мечтаю, что Астана станет по-настоящему "зеленым" городом не на словах в отчетах чиновников, а на деле. Мечтаю, что мы сохраним и реабилитируем оставшиеся участки Талдыколя, превратив их в полноценный природный парк, как в Лондоне или Нью-Йорке. Чтобы это было место, которым гордятся жители, а не очередной безликий жилой комплекс.

Интервьюер: А чего вы боитесь в связи с этим?

Арман: Я боюсь, что мы проиграем. Боюсь, что город окончательно превратится в бездушную каменную пустыню, где комфортно только машинам и застройщикам. Боюсь, что из-за таких решений, как осушение озер, мы нарушим хрупкий экологический баланс, и последствия этого — от изменения микроклимата до потери биоразнообразия — будут необратимы.

Интервьюер: При такой активной позиции, на что вам не хватает времени?

Арман: Не хватает времени на системную работу. Мы действуем как волонтеры, по вечерам и выходным. А хотелось бы иметь возможность полноценно заниматься исследованиями, общественным контролем. И еще, конечно, не хватает времени просто на отдых, на то, чтобы "перезагрузиться", потому что эта борьба сильно выматывает эмоционально.

Интервьюер: Сформулируйте, пожалуйста, ваше главное убеждение.

Арман: Я уверен, что город — это живой организм, а не склад недвижимости. И мы, его жители, несем за него ответственность. Нельзя молчать, когда у тебя на глазах уничтожают его будущее ради сиюминутной выгоды. Я уверен, что даже небольшая группа неравнодушных людей, вооруженных знаниями и упорством, может изменить ситуацию.

Интервьюер: Вы говорите о системных проблемах. А в личной жизни вы сталкиваетесь с проявлениями этой "одноразовой" культуры, против которой боретесь?

Арман: О да, постоянно. У меня была недавняя история с наушниками, которая очень показательна. Это была прошлая суббота. Я проснулся в отличном настроении, планировал поработать над проектом в кофейне. Взял с собой свои любимые наушники с шумоподавлением — я долго на них копил, это мой рабочий инструмент.

В кофейне официант случайно задел стол, и наушники упали. Внешне целые, но правое ухо перестало работать. Я сразу позвонил в официальный сервисный центр. Ответ был стандартный: "Эта модель не ремонтируется, можем предложить скидку на новую". Я был в ярости. Я не хочу новую вещь, я хочу починить свою!

Я начал обзванивать частных мастеров. Все отказывались — сложная модель, нет запчастей. Наконец, один мастер в старом доме на правом берегу согласился посмотреть. Его вердикт меня просто убил. Он показал мне крошечный, копеечный пластиковый кронштейн, который треснул от удара. И сказал, что эту деталь отдельно достать невозможно. Производитель ее просто не поставляет.

В тот момент я почувствовал такое отчаяние. Вся эта дорогая, сложная вещь превратилась в мусор из-за пластмасски ценой в 50 тенге. И тогда я очень четко увидел параллель: эта ситуация с наушниками — это то же самое, что делают с нашим городом в миниатюре. Берут ценную, сложную систему — будь то мои наушники или озера Талдыколя — и из-за одной корыстной, недальновидной поломки в системе управления объявляют ее всю "не подлежащей ремонту" и отправляют на свалку истории ради продажи чего-то нового.

Я поехал домой подавленный. Но потом начал искать. Нашел на YouTube видео, где немецкий энтузиаст печатает эту деталь на 3D-принтере, нашел саму 3D-модель. Заказал печать у наших ребят в Астане. Не знаю, получится ли починить, но само действие, сам поиск альтернативного пути — это то, что не дает сдаться. Это то же самое, что мы делаем, защищая город. Мы ищем обходные пути, когда официальная система говорит "не положено".

Интервьюер: Здравствуйте, Анара! Благодарю, что нашли время для беседы.

Анара: Здравствуйте. Рада пообщаться.

Интервьюер: Вы мама маленького ребенка. Расскажите, как это изменило ваш образ жизни, ваши привычки?

Анара: О, это изменило всё. Главным приоритетом стало здоровье сына. Я начала гораздо внимательнее смотреть на то, что мы едим, чем дышим, какими вещами себя окружаем. Я полюбила готовить с нуля, находить простые, натуральные продукты. Мы много времени проводим на свежем воздухе, в парках. Я даже завела небольшой чат для мам из нашего ЖК, где мы делимся рецептами, советуем друг другу хороших врачей или места, где можно купить, например, настоящее деревенское масло.

Интервьюер: Похоже на большую исследовательскую работу. Какие навыки вам в этом помогают?

Анара: Я по профессии маркетолог, сейчас в декрете. И это, как ни странно, помогает. Я умею "читать" упаковки и этикетки, видеть, где производитель говорит правду, а где пытается манипулировать красивыми словами вроде "эко" или "био". Я умею быстро искать информацию в интернете, сравнивать составы, находить отзывы реальных людей, а не заказные. По сути, я применяю профессиональные навыки для защиты своей семьи.

Интервьюер: А что, наоборот, вызывает у вас как у потребителя и мамы недоумение?

Анара: Меня не перестает удивлять, почему найти простую и честную еду так сложно. Почему я должна проводить целое расследование, чтобы купить обычное детское печенье без пальмового масла и скрытого сахара? Я не понимаю, почему производители детского питания используют маркетинговые уловки, которые были бы уместны при продаже газировки, но не продуктов для самых маленьких. Это кажется мне нечестным и безответственным.

Интервьюер: О чем вы мечтаете, думая о будущем своего сына?

Анара: Мечтаю, что он будет здоровым. И мечтаю о простоте. Чтобы я могла прийти в магазин и не чувствовать себя как на минном поле. Чтобы я могла доверять тому, что написано на упаковке. Мечтаю о сообществе, где можно напрямую покупать продукты у фермеров, которых ты знаешь лично. Чтобы еда снова стала просто едой, а не химическим ребусом.

Интервьюер: Какие страхи с этим связаны?

Анара: Мой главный страх — это навредить своему ребенку по незнанию. Что, несмотря на все мои усилия, в каком-то "детском" продукте окажется вредный консервант или аллерген, о котором производитель умолчал. Боюсь долгосрочных последствий от этих "разрешенных" пищевых добавок. Боюсь, что мы движемся к миру, где чистая, натуральная еда станет привилегией очень богатых людей.

Интервьюер: Есть ли что-то, на что в этой рутине забот вам не хватает времени?

Анара: Конечно. Мне не хватает времени, чтобы печь весь хлеб самой или делать домашний йогурт каждый день, хотя я бы хотела. Не хватает времени, чтобы лично ездить за город на фермы и проверять, в каких условиях все производится. Приходится находить баланс и чему-то все-таки доверять, и это постоянный компромисс.

Интервьюер: Каков ваш главный принцип, ваше основное убеждение в этом вопросе?

Анара: Я уверена, что здоровье закладывается с детства, и оно начинается с еды. Я уверена, что материнская интуиция важнее любой рекламы. И я уверена, что мы, родители, голосуем кошельком. Чем больше нас будет тех, кто ищет честные продукты, тем быстрее рынок будет вынужден измениться.

Интервьюер: Вы упомянули, что поход в магазин похож на расследование. Можете вспомнить конкретный случай, который это иллюстрирует?

Анара: Да, буквально на прошлой неделе. Это был обычный поход за продуктами. Сын сидел в тележке, и мы проходили мимо отдела детского питания. Он увидел яркую коробку и начал просить: "Мама, печенье!". Я подумала, почему бы и нет, куплю ему какое-нибудь полезное детское печенье.

И вот я стою перед этим стеллажом. Десятки коробок. Все кричат: "Натурально!", "Без сахара!", "С кальцием!", "Рекомендовано педиатрами!". Глаза разбегаются. Я взяла первую коробку с надписью "Без сахара". Переворачиваю, читаю состав: "патока, фруктозный сироп". Это же и есть сахар, просто под другим названием! Положила назад.

Беру вторую, с красивым фермерским пейзажем. Читаю состав: "растительные масла (в т.ч. пальмовое)". Я стараюсь избегать пальмового масла в детском питании. Положила назад.

Беру третью, на ней написано "Обогащено пребиотиками". Состав — на три строки, половину слов я даже выговорить не могу, какие-то стабилизаторы, эмульгаторы.

Прошло минут десять. Сын уже начал капризничать в тележке. А я стою, перебираю эти коробки и чувствую, как во мне закипает злость. Я просто хочу купить ребенку печенье! Почему я должна иметь ученую степень по химии, чтобы сделать этот выбор? Почему они все врут мне прямо в лицо с лицевой стороны упаковки?

В этот момент я почувствовала себя абсолютно бессильной и обманутой. Система, которая должна предлагать безопасные продукты для детей, на самом деле просто играет со мной в маркетинговую игру. Им все равно, что будет есть мой сын, им главное, чтобы я купила их яркую коробку.

Я положила все коробки на полку. Развернула тележку и сказала сыну: "Милый, мы сейчас придем домой и испечем самое вкусное печенье на свете. Вместе". Я пошла в бакалейный отдел, взяла обычную цельнозерновую муку, сливочное масло и банан для сладости.

В тот момент, когда я отказалась от их игры и решила сделать все сама, мне стало легче. Я вернула себе контроль. Но сам факт, что такой простой поход за печеньем превратился в стресс и разочарование, очень показателен. И я знаю, что я не одна такая.

Интервьюер: Здравствуйте, Тимур! Спасибо, что уделили нам время.

Тимур: Здравствуйте. Всегда пожалуйста.

Интервьюер: Вы работаете на руководящей позиции в крупной национальной компании. Принято считать, что это мир цифр, планов и прибыли. Есть ли в нем место для чего-то еще?

Тимур: Безусловно. Я люблю свою работу, люблю видеть, как моя команда достигает результатов. Но в какой-то момент я понял, что хочу, чтобы у нашей деятельности был и другой, более человечный смысл. Я искренне верю, что крупный бизнес несет ответственность не только перед акционерами, но и перед обществом, перед средой, в которой работает. Мне нравится запускать проекты, которые делают нашу компанию и мир вокруг хоть немного лучше.

Интервьюер: Какие навыки вам в этом помогают?

Тимур: Навыки те же, что и в основной работе. Я умею готовить презентации и обосновывать бюджеты, умею убеждать руководство и "продавать" идеи. Умею организовывать людей, мотивировать их. Только применяю я все это не для запуска новой маркетинговой кампании, а, например, для продвижения корпоративного волонтерства или "зеленых" инициатив в нашем офисе.

Интервьюер: А что, наоборот, вызывает у вас недоумение в корпоративной культуре?

Тимур: Меня поражает фокус на краткосрочном, показном эффекте. Я не понимаю, почему компания с легкостью тратит огромный бюджет на однодневное имиджевое мероприятие, но готова месяцами согласовывать в десять раз меньшую сумму на проект, который принесет реальную, долгосрочную пользу. Не понимаю, почему красивый пресс-релиз для многих руководителей важнее, чем фактические изменения. Эта погоня за "фасадом" в ущерб содержанию кажется мне очень неэффективной.

Интервьюер: Какова ваша мечта в рамках вашей профессиональной деятельности?

Тимур: Я мечтаю о том, чтобы наша компания стала настоящим, а не "бумажным" лидером в области устойчивого развития в Казахстане. Чтобы принципы ESG (Environmental, Social, Governance) были встроены в ядро нашей бизнес-стратегии, а не отдавались на откуп PR-отделу. Мечтаю запустить проект, который можно будет измерить не только в количестве публикаций в СМИ, но и в сокращенных тоннах выбросов CO2 или спасенных гектарах леса.

Интервьюер: Какие страхи или опасения у вас возникают на этом пути?

Тимур: Мой главный страх — выгореть и превратиться в циника. Я боюсь, что мои инициативы, проходя через жернова корпоративной машины, извращаются до неузнаваемости и в итоге лишь помогают компании выглядеть "зеленой", не будучи таковой. Боюсь стать соучастником "гринвошинга" — это когда много красивых слов, а на деле ничего не меняется.

Интервьюер: При такой загрузке, на что вам не хватает времени?

Тимур: Не хватает времени на глубину. Я постоянно занят согласованиями, встречами, отчетами. У меня не хватает времени, чтобы лично проконтролировать, как исполняется инициатива на всех этапах, или чтобы глубоко изучить альтернативные, более эффективные решения. Приходится доверять подрядчикам и смежным отделам, а это не всегда работает.

Интервьюер: Каково ваше ключевое убеждение?

Тимур: Я уверен, что у большого бизнеса есть колоссальные ресурсы и возможности, чтобы стать главной силой позитивных изменений. И я уверен, что большинство обычных сотрудников готовы и хотят поддерживать правильные инициативы. Им нужно лишь дать понятные инструменты и увидеть искренность со стороны руководства.

Интервьюер: Вы упомянули, что ваши инициативы могут извращаться. Можете привести конкретный пример из вашей практики?

Тимур: Да, конечно. Самый яркий пример — это наш проект по внедрению раздельного сбора мусора в головном офисе. Я был так воодушевлен этой идеей! Я провел исследование, нашел компанию, которая занимается вывозом и реальной переработкой вторсырья, подготовил смету на специальные, удобные, разноцветные контейнеры для бумаги, пластика и стекла.

Я защитил проект перед правлением. Все прошло отлично, мне аплодировали, говорили, какой я молодец, и выделили бюджет. Я был на седьмом небе от счастья.

А потом к проекту подключился наш PR-департамент. И всё изменилось. Моя идея про эффективную систему превратилась в идею про громкое имиджевое мероприятие "Green Day". Фокус сместился с сути на форму. Они заявили, что мои цветные контейнеры "не вписываются в строгий дизайн офиса". Отдел закупок нашел подрядчика, который поставил нам одинаковые серые урны с малюсенькими, едва заметными наклейками. Договор на вывоз заключили с нашей же обычной мусорной компанией, которая на словах пообещала "что-то там сортировать у себя на базе".

Апогеем стал сам "Green Day". Пригласили журналистов, блогеров. Наш CEO произносил речь о нашей невероятной ответственности и вкладе в экологию. Всем сотрудникам раздали хлопковые сумки и футболки с "зеленым" логотипом, сделанные, к слову, в Китае. Это был триумф. В новостях вышли прекрасные сюжеты.

А я стоял посреди всего этого, улыбался в камеры и видел, как сотрудники, не понимая, куда что бросать, кидают пластиковые бутылки в контейнер для бумаги. Я видел, как уборщица вечером сваливает содержимое всех этих якобы "раздельных" урн в один большой черный мешок.

В тот момент я почувствовал себя ужасно. Я ощутил себя лицемером и соучастником большого обмана. Мою искреннюю, продуманную инициативу использовали как декорацию для спектакля. Моя боль была в том, что я своими же руками помог компании создать фальшивый "зеленый" имидж, который теперь позволит ей еще долго ничего не менять по-настоящему.

После этого я изменил тактику. Я больше не предлагаю больших, громких проектов. Я действую "партизанскими" методами: договариваюсь с клинингом, печатаю на принтере своего отдела большие, понятные плакаты и вешаю их над урнами, провожу небольшие лекции для своей команды. Это медленно, незаметно и не попадает в новости. Но это, по крайней мере, по-настоящему.