Интервьюер: Здравствуйте, Мурат. Спасибо, что согласились поговорить с нами. Расскажите о вашем хозяйстве.

Мурат: Здравствуйте. Хозяйство у меня, можно сказать, семейное, от отца досталось. 150 гектаров здесь, в Туркестанской области. Выращиваем в основном овощи, немного хлопка. Работаем на земле всю жизнь, с деда-прадеда.

Интервьюер: Вы работаете по тем же методам, что и ваш отец?

Мурат: Первые годы работал так же. Арычный полив, как все привыкли. Но я же не слепой, я вижу, что происходит. Каждый год воды в канале все меньше. Почва "устает", соли наверх выходят. Если раньше с гектара собирали, условно, 40 тонн томатов, то сейчас, если ничего не менять, и 30 не соберешь. Отец этого не понимает, говорит "земля устала, надо подождать". А я бизнесмен, я понимаю, что ждать нельзя. Надо что-то делать, иначе через 10 лет тут пустыня будет, а мы — банкротами.

Интервьюер: И что вы решили делать?

Мурат: Я начал искать. Ездил на выставки в Шымкент, в Ташкент, в интернете ночами сидел. Смотрел, как в Израиле, в Испании работают, где воды вообще нет. И понял, что единственный путь — это современные технологии. Капельное орошение, фертигация, когда удобрения прямо к корню подаются, а не по всему полю льются. Это же небо и земля! Воды нужно в три раза меньше, удобрений — в два, а урожайность выше на 30-40%. Цифры — вещь упрямая.

Интервьюер: Звучит как идеальное решение.

Мурат: На бумаге — да. Я сел, все посчитал. Составил бизнес-план. Чтобы оснастить мои 150 гектаров "каплей", нужно было вложить серьезную сумму. Но я рассчитал, что за три-четыре года эти инвестиции полностью окупятся за счет экономии и повышения урожайности. Я был уверен, что под такой проект мне любой банк даст кредит.

Интервьюер: А что произошло на самом деле?

Мурат: А на самом деле начался мой поход по мукам. Я пошел в коммерческие банки. Они смотрят на меня, на мой бизнес-план. Говорят: "Сельское хозяйство — это высокий риск. Засуха, саранча, цены на рынке упадут... Дадим кредит, но под 25% годовых". 25 процентов! Это грабеж, я с такой ставкой никогда в плюс не выйду.

Хорошо, думаю, есть же государственные программы поддержки, "Аграрная кредитная корпорация". Пошел туда. Там на меня посмотрели как на очередного просителя. Сказали собирать документы. Я собрал. Целую папку, штук сорок разных справок. Сдал. Сказали — ждите, комиссия рассмотрит. Прошел месяц, второй. Тишина. Звоню — "ваша заявка на рассмотрении". Неофициально намекнули, что без "поддержки", без "агашки" можно и год прождать, и не дождаться.

Интервьюер: И чем все закончилось в тот сезон?

Мурат: А ничем. Время уходило, близился сев. Денег мне так и не дали. И мне пришлось снова, как и 20 лет назад, пускать воду по арыкам. Я все понимал, но выбора не было.

А потом случилось то, чего я и боялся. Лето выдалось аномально жарким и сухим. Такой засухи даже старики не помнили. Воду в магистральном канале начали давать по часам. Мне ее катастрофически не хватало. И я своими глазами видел, как на моих полях, на солнце, горят и сохнут мои помидоры, мой труд, мои деньги.

Самое ужасное было не то, что я теряю урожай. Самое страшное — это чувство полного бессилия. Я стоял посреди своего поля под палящим солнцем и понимал, что технология, которая могла бы спасти мой урожай, существует. Она лежит на складах в Шымкенте. А я не могу ее купить, потому что банк не верит в мои риски, а госаппарат слишком неповоротливый. Я потерял в тот год почти половину урожая. И это была не просто потеря денег. Это была боль от собственной беспомощности перед тупой, безразличной системой.

Интервьюер: Что вы сделали после этого?

Мурат: Я понял, что больше надеяться не на кого. Следующей весной я продал свою трехкомнатную квартиру в городе, которую держал для детей. На эти деньги я закупил оборудование и сам, со своими рабочими, смонтировал капельное орошение на 20 гектарах. Всего на двадцати. Но это было мое, независимое решение.

И знаете что? В тот год на этих 20 гектарах я получил урожай почти такой же, как раньше со ста. И теперь у меня есть доказательство. Не на бумаге, а вот оно, на моей земле. Теперь я с этими цифрами пойду в банки снова. Может, теперь они поверят.

Интервьюер: Здравствуйте, Даулет. Спасибо, что согласились поговорить. Расскажите о вашем деле.

Даулет: Здравствуйте. У меня животноводческое хозяйство в Акмолинской области. Мясное направление, казахская белоголовая порода. Больше тысячи голов скота, пастбища свои, предки еще здесь пасли. Дело серьезное, ответственное.

Интервьюер: Вы продолжаете семейные традиции?

Даулет: И да, и нет. Традиции я уважаю, но я вижу то, чего не видели мой отец и дед. Я вижу, как деградируют пастбища. Трава уже не та, с каждым годом ее меньше. Чтобы прокормить стадо, его нужно гонять на все большие расстояния. А это ведет к еще большему выбиванию пастбищ. Получается замкнутый круг. Плюс зимы. Корма дорожают каждый год. Сегодня цена на сено одна, завтра из-за засухи в соседней области — в два раза выше. Весь твой бизнес зависит не от тебя, а от погоды и спекулянтов. Я понял, что так дальше нельзя, это путь в никуда.

Интервьюер: Вы нашли какой-то выход?

Даулет: Я начал искать, как работают в странах с похожим климатом, в Канаде, в степях Америки. И я увидел, что будущее — за самодостаточностью. Идея простая: перестать зависеть от пастбищ и покупных кормов. Я разработал для себя целый проект: построить на ферме комплекс по выращиванию гидропонного зеленого корма. Это технология, когда ячмень проращивается за 7 дней в специальной установке, получается сочный, витаминный корм. И это не зависит от времени года! А чтобы вся эта система — насосы, отопление, освещение — была автономной, я решил поставить солнечные панели на крышах коровников. Получается замкнутый цикл: своя энергия, своя вода из скважины, свои корма круглый год.

Интервьюер: Это звучит очень амбициозно и продуманно.

Даулет: Так и есть. Я нанял ребят, они мне все просчитали. Да, первоначальные вложения огромные. Но по моим расчетам, за 5-7 лет я полностью ухожу от рисков, связанных с ценами на корма и электричество. Моя себестоимость мяса становится стабильной и прогнозируемой. Я подготовил толстенный бизнес-план, где все это было расписано до тиына. Был уверен, что с таким проектом мне в любом банке или фонде развития зеленый свет дадут.

Интервьюер: И что произошло, когда вы представили свой проект?

Даулет: Произошло то, чего я никак не ожидал. Я пришел в банк. Кредитный менеджер, молодой парень, посмотрел на мой план и говорит: "А что такое... гидропоника?". Я ему полчаса объяснял. Он слушал, кивал, а потом сказал: "Извините, у нас в программе кредитования нет такого пункта. Вот если бы вы еще 200 коров покупали, это понятно. А это... это слишком сложно, рискованно, мы не знаем, как это оценивать".

Я пошел в государственный фонд поддержки. Там люди были более грамотные, но результат тот же. Мой проект был комплексным — тут и строительство, и агротехнологии, и "зеленая" энергетика. А у них программы узкие: вот программа на покупку скота, вот — на покупку трактора. Мой проект не вписывался ни в одну. Мне прямо сказали: "Ваш проект слишком инновационный. У нас нет методики оценки таких рисков".

Интервьюер: То есть вам отказали, потому что ваш проект был слишком хорошим?

Даулет: Получается, что так. Он был слишком умным и сложным для их устаревших процедур. И вот наступила прошлая зима. Она была затяжная и очень холодная. Запасы сена у всех начали заканчиваться к февралю. Цены на корма взлетели в три раза. У меня не было выбора. Чтобы прокормить основное стадо, мне пришлось за бесценок, почти даром, продать на мясо весь свой племенной молодняк. Тех самых телочек, которые через два года должны были стать ядром моего стада.

И вот это была настоящая боль. Не просто финансовый убыток. Я стоял на скотном рынке, смотрел, как увозят мое будущее, и понимал, что я этого мог бы избежать. Технология, которая бы меня спасла, существует. Деньги в стране есть. Но система настолько косная и неповоротливая, что она не способна поддержать инновации. Она наказывает тебя за то, что ты пытаешься думать на два шага вперед.

Интервьюер: Какой выход вы нашли из этой ситуации?

Даулет: Я понял, что в одиночку эту стену не пробить. Я поговорил с двумя другими фермерами из нашего района, у которых были похожие проблемы. Показал им свои расчеты. И мы решили действовать по-другому. Сейчас мы создаем кооператив. Мы решили скинуться и построить для начала одну общую, не такую большую гидропонную установку на всех. Чтобы на практике, на деле доказать, что это работает. Мы решили больше не просить денег у системы, а сначала создать успешный прецедент самим. Это дольше, сложнее, но, кажется, это единственный рабочий путь.

Интервьюер: Здравствуйте, Алия. Вы владеете одним из самых известных современных яблоневых садов в Алматинской области. Расскажите, в чем секрет вашего успеха?

Алия: Здравствуйте. Секрета нет, есть работа и постоянное обучение. В отличие от многих, я не получила хозяйство в наследство. Я сама создавала этот сад с нуля 15 лет назад, сразу закладывая интенсивные итальянские и голландские технологии. Моя цель всегда была — выращивать яблоко премиум-качества, которое не стыдно поставлять в лучшие рестораны и на экспорт.

Интервьюер: Какие вызовы стоят перед таким современным хозяйством сегодня?

Алия: Главный вызов — это устойчивость. Мы попали в так называемую "химическую ловушку". С каждым годом появляются новые вредители и болезни, и чтобы с ними бороться, нам приходится использовать все больше пестицидов. Это, во-первых, огромные расходы. Во-вторых, я вижу, как это влияет на землю и на биоразнообразие в саду. Пчел, наших главных опылителей, становится все меньше. Я понимаю, что эта гонка вооружений с химией — тупиковый путь, который убьет мой бизнес в долгосрочной перспективе.

Интервьюер: Вы нашли какое-то альтернативное решение?

Алия: Да, конечно. Весь передовой мир уже переходит на интегрированную защиту растений (IPM). Это умный подход, где ты борешься с вредителями не тотальным опрыскиванием, а с помощью их естественных врагов — полезных насекомых, энтомофагов. Ты используешь дроны, чтобы точечно находить очаги проблем, ставишь феромонные ловушки. Химия применяется минимально, только в крайнем случае. Это позволяет получить чистое, здоровое яблоко и восстановить экосистему сада. Я съездила в Италию, посмотрела, как это работает, и загорелась идеей полностью перевести свой сад на эту систему.

Интервьюер: Это, должно быть, требует серьезных инвестиций?

Алия: Требует. Нужна своя небольшая биолаборатория для разведения энтомофагов, нужны дроны с мультиспектральными камерами, нужно нанимать высококлассного агронома-консультанта. Я подготовила бизнес-план. По моим расчетам, за 5 лет инвестиции окупаются за счет экономии на пестицидах и повышения качества и цены яблока. С этим планом я пошла в банки и, что еще важнее, в свою страховую компанию.

Интервьюер: И какова была их реакция?

Алия: Реакция была такая, что я поняла, что живу в другом веке. В банке меня спросили: "А где у вас в бизнес-плане статья расходов на закупку пестицидов на следующий год? У вас она в три раза меньше, чем в прошлом. Это рискованно, мы не можем одобрить кредит под снижение защиты вашего урожая". Они не поняли, что я не снижаю защиту, а меняю ее на более умную.

Но самый сюрреалистичный разговор был со страховщиками. Я хотела застраховать свой будущий урожай от рисков. Они посмотрели мой план и сказали: "Наши модели риска основаны на стандартном графике химических обработок. Если вы от него отклоняетесь и у вас случится, например, вспышка плодожорки, мы расценим это как несоблюдение агротехнологии с вашей стороны, и это не будет страховым случаем". Вы понимаете абсурд? Моя инновация, которая снижает риски в долгосрочной перспективе, делает мой урожай нестрахуемым сегодня! Система, призванная защищать меня от рисков, толкает меня к использованию устаревших и опасных методов.

Интервьюер: Какая ситуация сложилась в итоге?

Алия: В итоге я оказалась перед выбором без выбора. В регионе как раз появилась угроза нового инвазивного вредителя. У меня был выбор: либо, плюнув на все, закупить тонны "рекомендованных" жестких пестицидов, чтобы успокоить страховую компанию и потенциально получить кредит, но при этом нанести удар по своему саду. Либо начать внедрять свою "умную" систему защиты без кредита и без страховки, полностью под свою личную ответственность, рискуя потерять все, если что-то пойдет не так.

Это была моя точка кипения. Я почувствовала себя в западне. Вся система — финансовая, страховая, государственная, которая субсидирует покупку химии, — толкала меня назад, в прошлое. Мое желание работать современно, чисто, по-умному было наказано.

Интервьюер: Что вы решили делать?

Алия: Я решила рискнуть. Я не могу больше травить свою землю и своих людей. Я отказалась от кредитов и страховок в их текущем виде. Я взяла весь свой операционный бюджет, который планировала на закупку химии, и вложила его в создание маленькой лаборатории и покупку одного дрона. Я заключила договор с аграрным университетом — они присылают ко мне студентов на практику, а взамен их профессора консультируют моего агронома. Я начала выстраивать свою собственную, параллельную экосистему поддержки, раз уж официальная оказалась такой слепой. Это невероятно сложно и рискованнно. Но я верю, что за этим будущее, и кто-то должен быть первым.